|
Вернойхен образца середины пятидесятых годов
Часть 5
Культурное и интернациональное воспитание.
С отцом и матерью мы часто вечерами ходили в кино, а в выходные – я один на детские сеансы. Для этого существовал киноконцертный зал в доме офицеров, где немецкие фрау-билетеры пропускали нас в зал по билетам.
Но больше я любил ходить к отцу в казармы, где по выходным солдатам показывали фильмы в битком набитых комнатах для занятий.
В ГДР я впервые посмотрел документальный « Разгром немцев под Москвой», «Разгром немцев под Сталинградом», «Свинарку и пастух» с молодым Зельдиным, индийские фильмы, формат которых – роковая любовь, танцы, песни мало изменились с той поры, были и китайские военные фильмы - помню « Лестницу тысячи ступеней». Тогда вовсю гремел Радж-Капур, его «Бродягу» пела вся страна.
Был и летний вариант этого просмотра – на улице, около казарм, где уже глубоким вечером вешался экран, подозреваю из простыни, и на него проектировался фильм. Зрителям, конечно, нужно было приходить со своими предметами для сидения.
Телевиденье тогда только появилось, я не помню, чтобы телевизор был у кого-то из наших знакомых. Первый свой телевизор я посмотрел в Доме офицеров, помню даже фильм- «Маленький Мук». Это был английский или, скорее, американский, фильм. Телевизор был с маленьким экраном, в большом светлом деревянном корпусе.
Нас попытались подружить с немецкими ребятами-школьниками, в киноконцертном зале дома офицеров для нас они устроили концерт и поставили какую-то антифашисткою пьесу, судя по всему, ведь язык мы не знали, кроме нескольких слов и фраз.
Тем не менее, пьеса нам очень понравилась, главное образом своей атрибутикой – очень похожими на настоящие деревянными винтовками. В перерыве немцы неосмотрительно сложили свои деревяшки в трибуну на краю сцены и нашим ребятам с первых рядов, по нашему первому впечатлению, очень повезло.
Они быстро растащили винтовки, а нам, сидящим от сцены дальше, их не хватило. Впрочем, это завидование длилось недолго, разразился приглушенный международный скандал, по залу забегали учительницы, разоружая народ и записывая фамилия счастливцев, родителей которых на следующий день вызвали в школу. На этом смычка с немецкой молодежью закончилась.
Вообще, с немцами было мало контактов. Разве, что с вольнонаемными в городке – водопроводчиками, уборщицами; в дороге между нашем военным городком и Франкфуртом или на немецких праздниках.
Помню, как однажды отец почему-то не взял билеты на поезд от Франкфурта до Вернойхена, кажется, не успел. И надо же тому случится –мы «нарвались» на двух немецких фрау –ревизоров, одна была заметно моложе. Второй была пожилая немка, которая явно основную сознательную свою жизнь провела при Гитлере.
Разразился грандиозный скандал, причем пожилая фрау впала в полнейшее неистовство, что-то орала, наступала на отца, грозила ему кулаком, совершенно потеряв контроль. Надо сказать, что и отец, прошедший всю войну с фашистской Германией, тоже не смог сдержаться.
Положение усугублялось тем, что мы практически не знали немецкий, кроме общеизвестного «Хенде Хох», а те не знали русский. Но фразу «руссиш швайн», произнесенную немкой, мы поняли. Молоденькая фрау, испуганно глядя на нас, что-то торопливо и бессвязно говорила пожилой и тащила ее в сторону. Не помню, чем кончилось все. Но все остались живы и, надеюсь, здоровы, вообще кончилось все каким-то компромиссом.
Свое знание немецкого мы, мальчишки могли показать только, пожалуй, при встрече с двумя длинными и нескладными белобрысыми ребятами-немцами, лет по 12-14, в кожаных шортах, которые часто украдкой подъезжали к солдатской столовой на велосипедах за остатками пищи с солдатского котла. Вероятно, они выкармливали ими свиней.
Они солидно экипировались для этого специальными бачками литров на 20, похожими на фронтовые немецкие термосы, в которых доставляли пищу на передней край. Емкости были с плотно закрывающейся широкой крышкой, капитально установленные на заднем багажнике.
Завидев «лазутчиков», мы, скорчив какие-то козьи рожи, громко кричали им:- ««Цурюк, (мы говорили «Шурик», думая, что называем имя немца), нах хаус!». Те наливали бачки и быстро, оглядываясь, уезжали, вовсю нажимая на педали.
Конечно, это была игра, никаких враждебных чувств мы к ним не испытывали.
Здесь пора сказать несколько слов о национальной немецкой одежде и национальном транспорте в то время. Ими были, соответственно, шорты, часто кожаные, ввиду их практичности в носке и почти неограниченном сроке службы, и велосипед.
Квинтэссенцией этих традиций являлись пожилые немецкие фрау, лет так за 60, в упомянутых кожаных шортах с помочами и верхом на еще более древнем на вид, велосипеде. Зрелище экзотическое для русского глаза, потом мы к этому привыкли и сами щеголяли круглое лето в такой одежде, правда, только матерчатой.
Но когда, после второго класса, я попал в медвежий угол России, доброхоты сразу напомнили мне естественным образом, так сказать, что шорты, для русского взгляда, все же нездоровая экзотика.
Немцы умели замечательно веселиться. Без непременного у нас пьянства с сопутствующими, но с пивом, буфетами со всякой снедью, музыкой, лотереей, для детей были карусели и другие аттракционы, где мы однажды выиграли какой-то комнатный цветок. Я никогда не чувствовал от немцев какой-то враждебности по отношению к нам, если оно и было, то достаточно хорошо скрывалось, в свою очередь, сам такого чувства не испытывал.
Однажды в гарнизоне случился из ряда вон выходящий, просто вопиющий случай- караульный солдат, выпив, вместе с оружием покинул пост и отправился в немецкий гаштет для продолжения банкета. Уже выходя из него, совсем на бровях, ему показалось, что кто-то то ли его толкнул, то ли что-то непочтительное сказал о нем.
Он развернулся и прямо с порога открыл огонь из автомата, на поражение. Было много пострадавших, в том числе убитых. Дело осложнилось тем, что в зале было много членов СЕПГ (социалистической единой партии Германии) во главе с местным партийным лидером. Он был убит тоже.
Военный трибунал приговорил нашего солдата к расстрелу.
Нужно сказать, что жители города отнеслись к этой трагедии -здесь нельзя сказать с пониманием или сочувствием – я бы назвал это великодушием.
Делегация горожан во главе с местной властью обратилась к командованию с просьбой сохранить русскому солдату жизнь.
Возможно, перелом в сознании населении уже какой-то был, ведь сейчас восточные немцы в массе своей сожалеют, что распалась Восточная Германия, ГДР.
Как-то в квартиру к нам пришел водопроводчик, немец, ремонтировать водопровод. Для этого он разжег паяльную лампу. Она гудела, выбрасывая тугой синий сгусток пламени. И тут ко мне зашел сосед по дому и одноклассник Корнев. Увидев горячую лампу, он что-то вообразил и стал говорить: - «Огонь по немцам!». Я его толкал в бок, показывая на водопроводчика. А тот вдруг заговорил…по-русски. Оказывается, он был у нас в плену в войну.
Слова, которые он сказал, врезались мне в память; - «Прошло уже десять лет после окончания войны, а даже для мальчика немцы до сих пор остались врагами. Сколько же надо времени, чтобы мы снова, как когда-то, стали друзьями».
И вот сейчас, когда прошло уже более шестидесяти лет после окончания войны, русские часто бывают в Германии, немцы у нас, с ФРГ у нас установились довольно дружеские отношения. Развиваются и дружеские связи на уровне простых людей, а это самое главное.
Грустная глава - как лечиться в загранице.
Когда случалось болеть, отец или мать водили меня в санчасть, где оказывали немудрящую скорую медицинскую помощь. Обычно это были разбитые коленки, лбы, а иногда и раны, полученные в сражениях.
Самым неприятным было лечение зубов, осуществляемой нашей соседкой, смешливой полной хохлушкой тетей Галей.
И вдруг каким-то непостижимым образом у меня обнаружились аномальные аденоиды, которые нужно было удалять в окружном госпитале в Эберсвальде.
Операция…, от одного этого слова душа уходила в пятки. Ранним утром, в тот день, когда надо было ехать на санитарной машине в госпиталь, я тихо встал и стал протискиваться за шкаф, думая там спрятаться и отсидеться в наступающее лихое время. Но мама видно не спала и волновалась не менее меня. Она тут же встала и прекратила мои наивные попытки затаиться.
И вот мы в госпитале, идем по длинным высоким гулким коридорам, вот уже улыбающаяся медсестра заводит меня в кабинет, сажает в высокое кресло и подвязывает длинный желтоватый клеенчатый передник за шею.
Теперь вступила в действие вторая продуманная линия моей обороны от операционного вторжения. Когда хирург, высокий мужчина в белом халате, попытался завести со мной какой-то отвлекающей разговор, я крепко сжал зубы и на все его вопросы отвечал молчанием.
Наконец-то он сдался и сказал: - «Ладно, операцию делать не будем. Просто открой рот, я посмотрю твое горлышко». И я, как последний дурак, широко раскрыл рот. Тут же врач вставил мне в рот невесть откуда появившуюся у него в руках длинную медицинскую ложку, или как там ее называют, что-то скомандовал сестре, и вот уже в горле у меня какой-то раздвоенный на конце инструмент. Поворот инструмента – и мне приказывают сплюнуть в заблаговременно данную мне в руки (о, какая хитрость!) белую эмалированную емкость. Оказывается, операция закончилась.
Все та же улыбающаяся медсестра выводит меня в коридор, где уже давно моя бедная бледная мама ждет моих душераздирающих от боли криков, меряя неверными шагами длину больничного коридора...
В награду за мое примерное поведение и с медицинскими целями – холод на рану – мы заехали в живописную сосновую рощу. И там, в немецком старомодном чистеньком кафе, меня до отвала накормили немецким же мороженным в вазочках. Это, возможно, было первое мороженное в моей жизни. Оно не произвело на меня никакого впечатления, возможно потому, что цель угощения была какая-то не совсем гурманная, а больше медицинская.
|
